Историческая справка

Боярские дети (в  единственном числе – сын боярский), так назывались на Руси в ХV-ХVII
веках служивые люди, составляющие низший чин провинциального дворянства. Они имели небольшие поместные владения, получая землю по месту службы.

Вот уж никак не думал боярский сын Иван Бороздин, что придётся ему сотоварищи на пути в Алатырь в Брянске застрять. И всё бы ничего, если бы они, служивые люди, отправились в дальнюю дорогу одни, без жён и детушек. А тут, считай, все со своими семьями. Такова воля царская: им, стародубским боярским детям, числом пятьдесят два человека, отныне нести сторожевую службу на алатырской земле, одним словом, век вековать в тех краях. А вот как до них добраться?

Из Стародуба, своего родного города, до Брянска полтораста вёрст, можно сказать, шутя отмахали. С подводами посодействовали  местные вотчинники. А в Брян-ске застряли и, видимо, надолго. Подвод никто не даёт, съестные запасы кончились, какие были деньжата – проели. Всё громче и громче ропот: «Стронули с насиженных мест и бросили,  забыли». Это кто помоложе языки поразвязали. Старшие осторожничали, увещевали ретивых: «Помолчали бы. За такие-то речи быстро упекут куда надо. Вон ярыжки так и снуют вокруг. Петь хорошо вместе, а говорить лучше порознь. Да и  брюхо к словам глухо. Его, голодное, словом не  уймёшь». 

Тогда и решили Иван Бороздин сотоварищи бить челом царю, великому князю всея Руси Михаилу Фёдоровичу, что по его де «государеву Указу посланы они на житьё в Алатырь с матерьми своими, и с жёнами, и с детьми, и с людьми», и вот теперь «живут по Брянску и помирают голодной смертью, а привезти их на Алатырь не на чем. Государь бы пожаловал… дати подводы, а матерей их, жён и детей по Брянску осталось 115 человек, да людей их 57 человек…». А всего вместе со служивыми 224 человека. Далее из материалов Приказа Казанского дворца следует: «По государеву Указу велено Стародубцев детей боярских, матерей их и жён, и детей, и людей из Брянска отпустити до Калуги на подводах, а из Калуги на Алатырь водяным путём. И приехав в Калугу до водяного пути, где им на дворе стояти, о том как государь укажет».

Между тем, для «водяного пути» был явно не сезон. На дворе уже осень 1621 года, и пока по весне на Оке пройдёт ледоход, в той самой Калуге зиму им не пережить. Да и какая зимовка на чужбине, ежели уже сейчас в Брянске, куда недавно прибыли, съестные запасы уже на исходе. Брюхо-то не мешок, в запас не наешь. А тот же «водяной путь»! Спуститься в низовье Оки, потом по Волге от Нижнего Новгорода до устья Суры – это ещё куда ни шло. И то, если с чёлнами трудностей не возникнет. А вот подняться вверх по Суре – это же сколько сил и времени понадобится. Течение в речке быстрое, пока до Алатыря доберёшься – пол-лета пролетит.

Но всё неожиданно решилось так, как им самим хотелось. По приговору царя всё же дали подводы, из таможенних и кабацких доходов выделили деньги «на корм»: «лучшим» (видимо, непосредственно служивым людям – прим. Ю.З.) – по полуполтине человеку, «иным» - по две гривны (конечно, имеется в виду не сама серебряная или золотая гривна весом около фунта – 409,5 г, а гривенная, или гривенник – десятикопеечная монета – прим. Ю.З.), другим «иным» - по пяти алтын, а «самым худым» - по гривне. Отправились в дорогу в сопровождении пристава и с подорожной от Брян-ска до Алатыря на руках.

Дороги в те годы были далеко не безопасны. Давали о себе знать отголоски «смутного времени»: «самозванщины», большой крестьянской войны под водительством Ивана Болотникова, целиком и полностью поддержавшего и Лжедмитрия I, и Лжедмитрия II, «междуцарствия». Всюду орудовали разбойничьи шайки. Можно было нарваться и
на  ногайцев.

От старых людей, ходивших с Иваном Грозным на Казань, слышали, как принимало русских ратников местное население. На становища «черемиса же и мордва приношаху хлеб, мёд и говядины». Им же, боярским детям, обременённым семьями, приходилось самим заботиться о пропитании. Но особых трудов добыть его не было. Хлеб давно уже вымолочен и ссыпан в амбары. Да и намолоты, как сказывали здешние мужики, вышли чуть ли не по двенадцати мер с копны, а не как в прошлом году – по девяти. При полных закромах сельчане за «деньгу» охотно снабжали служивых хлебуш-
ком, другими припасами. А однажды довелось и «задорма» хлеба-соли отведать.

В одной из деревень неподалеку от Темникова служивый поместный казак, участник освобождения Москвы от поляков, спешил до морозов закончить постройку новой избы. Оставалось положить последние венцы, поднять  матицу, настлать потолок. Выведав у стародубцев – кто они, куда и зачем – попросил помочь. Работали, конечно, в основном «людишки». Но и кто-то из самих боярских детей не прочь был подсобить. Управились за день. Хозяин - из зажиточных и на «матичное угощение» не поскупился. Как и заведено, сам сварил кашу, укутал горшок в овчинный нагольный полушубок, подвесил его к матице. После того, как сродственник обошёл поверху последний венец, рассевая вокруг хлеб и хмель, и проходя по матице, срубил верёвку от горшка, сели за кашу и пили за здравие хозяина. Провожая служивых в дальнейший путь и хорошо понимая их тревожное состояние перед неизвестным будущим, казак старался как-то успокоить их, обнадёжить, мол, там, в алатырской стороне, земли не меряны, плодородные, на таких можно быстро крепким хозяйством обзавестись. Говорил, что самому доводилось бывать в тех краях и видеть всё своими глазами. Немало повидавший и испытавший на своём веку казак, видимо, хотел поддержать стародубцев добрым словом. Наверное, приятно было их слышать Ивану Бороздину и его сослуживцам. Да только слова-то серебряны, посулы золотые, а впереди Божья воля.

Пока пылишь рядом с подводой, где уложен нехитрый домашний скарб и дремлют домочадцы, о чём только не передумаешь. Вспомнилось, как летом 1607-го ни где-нибудь, а именно в их Стародубе объявился ещё один царевич Дмитрий, выдававший себя за чудом спасшегося сына Ивана IV Грозного. Второй по счёту самозванец. Тогда Иван Бороздин был ещё молод и не всё понимал что к чему. И только потом, спустя годы, болью в сердце стали отзываться события тех лет, когда Лжедмитрию II, этому «тушинскому вору», сдавались город за городом: Владимир, Кострома, Вологда, Углич…, а под знамёнами законного царя Василия Ивановича Шуйского оставались вместе с Москвой лишь отдельные «островки». Опять поверили, как до этого признали в Гришке Отрепьеве младшего сына Ивана Грозного. Поверили, а потом гадали, кому присягать, или «тушинскому вору», или польскому королевичу Владиславу. Дело дошло до того, что после взятия шведами Великого Новгорода летом 1611 года хотели избрать новгородским князем шведского принца и чтобы впоследствии он был признан царём всея Руси. Иноземца прочили на русский престол, а законного государя Василия Шуйского заставили отказаться от царствования. Поляки - в московском Кремле, шведы – в Великом Новгороде смотрели и радовались безумному междуусобию среди русских, злорадствовали, когда сами же казаки убили рязанского воеводу Прокопия Ляпунова – главного собирателя первого народного ополчения по изгнанию поляков из России.

Это сколько же сначала надо было пережить позора, унижения, прежде чем новое ополчение во главе с Мининым и Пожарским окончательно не прогнало поляков с земли русской. Кого только не было в ополченской рати: дворяне, стрельцы, крестьяне, посадские люди, казаки. Немало влилось в народное войско и их, боярских детей. 

Десять лет минуло, как прогнали иноземцев, а спокойной жизни как не было, так, видно, и не будет никогда. Вот и опять их стронули с обжитых мест и послали справлять сторожевую, станичную и осадную службу в далёкий и пока неведомый им Алатырь.

Ю. ЗАХАРОВ.

(Продолжение следует).

Газета "Алатырские вести" №51 от 24.04.2007 г.