Как живет чувашский город, куда не ходят даже поезд

     Послушник гнал далеко не новый «жигуленок» отца Владимира со скоростью 170 километров в час, и казалось, машина вот-вот или взлетит над полуразрушенным асфальтом, или развалится на части, унося гостей вместе с монастырским посланцем на встречу с создателем. Послушник торопился к службе, которая в семь. И мы просто обязаны были не раздражаться: визит пришелся на Прощеное воскресенье. Мы торопились в Алатырь, что в 90 км от железнодорожной станции Шумерля. Чтобы встретиться с исповедником столичных вип-персон – старцем Иеронимом.

«У нас здесь – как в армии»
     Слева за окнами образовался бледный весенний рассвет, а справа тянулся нескончаемый каменный забор с колючей проволокой по верху и вышками на углах. То есть чтобы попасть в мужской монастырь, надо было сначала миновать женскую колонию и неотличимую от нее по внешнему дизайну военную зону.
Мартовская распутица утопила в грязи Алатырь, спасали только ночные заморозки, схватывавшие дороги непрочным льдом. На этом непрезентабельном фоне монастырское подворье выглядело оазисом благополучия. Строительные работы поражали грандиозностью замысла: уже наполовину возведена здесь самая высокая в стране 85-метровая колокольня. Свежевозведенный главный храм, красного кирпича, уже выставлен на городском сайте – в качестве главной местной достопримечательности. Из законченных объектов весьма презентабельно выглядит трехэтажный особнячок на задах подворья, похожий слегка на новорусский коттедж – так называемый гостевой дом. Здесь останавливался пару раз владыка чебоксарский Варнава. Ждали Алексия, но не случилось по слабости здоровья Патриарха РПЦ.
     Впрочем, наведываются сюда, и часто, другие важные люди из столицы – парламентарии и крупные чиновники. Привлекают их беседы со старцем Иеронимом. Московские гости исповедуются своему духовному отцу, и по степени информированности последний даст сто очков вперед любому «компетентному кремлевскому источнику». Правда, делиться этой информацией он ни с кем не собирается.
     Неизвестно, насколько оздоровительным оказалось его воздействие на умы и сердца столичных вип-персон, однако успехи менеджерской деятельности старца просто-таки бросались в глаза. Впрочем, старцем его можно считать только условно, следуя церковной традиции. Когда-то священноархимандрита Иеронима звали Виктором Федоровичем Шурыгиным, так он и обозначен в реестре чувашской Росрегистрации, а лет старцу всего-то 55. Старец вот уже 12 лет занимается превращением этого богом забытого места в передовое церковное хозяйство.
     За плечами отца Иеронима, помимо прочего, два года, проведенных в глубине палестинской территории, в монастыре святого Саввы, где очень строгий устав. Где кельи, вырубленные в скале, еженощные молитвы и крупные звезды над холмистой пустыней, отделяющей Вифлеем от Мертвого моря. Говорят, несколько раз Иероним просился обратно, в израильскую глубинку, – не отпускает церковное начальство. Хотя поначалу якобы обещали: послушание (восстановление алатырского монастыря) ограничится тремя годами.
     Итог успешного церковного менеджмента: ни шагу без благословения отца Иеронима. Попытались было разговорить удивительного подростка, 13-летнего Ванечку, уже три года живущего в монастыре. Охотно и открыто он начал было рассказывать: мама привезла, оставила, домой ездит только на каникулы, учится в местной школе… Все здесь очень нравится… В разгар беседы рядом с нами материализовался неожиданно один из братьев, и выяснилось страшное. «Ах, так у вас нет благословения?» – на безгрешном лице Ванечки проявилось даже нечто вроде легкой брезгливости. Отвернувшись от собеседниц и не попрощавшись, он поднялся со скамьи и просто растворился в небольшой толпе наблюдавших за исходом дела обитателей трапезной. Таким образом, с помощью бдительных монахов оказалась успешно предотвращена попытка вторжения в мирную жизнь учреждения. «У нас здесь, как в армии», – сказал чуть позже нам отец Софроний, поигрывая сразу двумя мобильниками в руках. Он доступно объяснил: контакты с монастырским народом разрешены только с позволения Иеронима. Которого, может быть, он и увидит. Есть некоторая вероятность, что в тот же день. Вполне возможно даже, что сообщит о нашем приезде и скромном желании пообщаться с его подопечными. К слову, мы все-таки увидели прозорливого старца и даже получили его благословение. Однако беседы не получилось: архимандрит Иероним приболел, и, как сам пояснил – «если не принимает, то никого».
     Монастырь ведет неустанную борьбу за души и сердца алатырцев. И не только со стихийным атеизмом, быстро трансформирующимся на постсоветском пространстве в язычество. Гораздо острее ощущают монастырские люди опасность со стороны западных миссионеров. В восточной части города, к примеру, одно время резко активизировались иностранные проповедники и сектанты. Разносили по домам литературу кипами, окучивая каждую семью. В этой части города помещалось кладбище. И принято было решение: соорудить здесь форпост православия. Послушание взялся исполнить отец Владимир. Сейчас при кладбище заканчивается постройка храма. Готовы: дом с участком для священника, многодетного Сергия (из четверых детей двое – приемные), и часовня. Здесь отпевают бесплатно. Но местные жители не спешат пользоваться услугой: дорого запрашивает за транспорт ритуальная служба.

Отец Сергий и басма, его мечта
     Командировка, однако, не позволяла проводить дни в ожидании свидания с занемогшим старцем. Пришлось, не то чтобы скрывая от собеседников отсутствие благословения, а как-то не упоминая об этом обстоятельстве вообще, предпринять собственное исследование монастырской жизни. От отца Владимира (Теплова), пригласившего нас в Алатырь, мы знали, что живет в монастыре талантливый художник, иконописец, внук самого настоящего Праведника Мира. Это люди, которые во время войны прятали от немцев евреев. Таковых в России было всего-навсего 124 человека. По сравнению с другими странами это мало. Потому что в Советском Союзе в послевоенное время признание в «контактах» с иностранцами было чревато крупными неприятностями. Израильское правительство каждому спасителю выдало специальную грамоту, где кратко описывается подвиг.
     Подвиг Степана Сопота заключался в том, что он спрятал в подвале своего деревенского дома, расположенного в гомельской глубинке, сбежавшего из колонны обреченных на смерть в газовых камерах евреев Якова Лейбовича Нехензона. Совсем молодого тогда человека. Яков выходил ночами в сад, подышать воздухом, и там его заметили соседи. Которые и донесли куда следует. За временным отсутствием КГБ – в немецкую комендатуру. Степана и его жену немцы били, но правды не дознались, и Яков Лейбович благополучно скрылся, сначала в Польше, а потом и на родине предков.
     Внук Степана Сопота, 33-летний отец Сергий, сегодня расписывает иконы. Он целыми днями сидит перед окошком мастерской, окуная тонкую кисть то в баночку с краской, то в литровую стеклянную – с водой. Краски, как и в ХIХ веке, натуральные. То есть зеленая, к примеру, делается из растертого в порошок кусочка малахита. Красная – гематита. Синяя – из лазурита, естественно. И так далее. О дедушке отец Сергий рассказывает с удовольствием, не отрываясь от работы и не поднимая глаз.
     Перед ним сверкает свежими красками большая икона с ликами святых. Лики имеют портретное сходство: рядом лежат фотографии священников, расстрелянных в Алатыре в 1930 году. Снимки сделаны были компетентными органами: профиль, анфас. Расстрелы производились тут же, на территории монастыря, и спустя годы здесь нашли останки служителей культа. С черепами, одинаково пробитыми пулями. В нижней части затылочной кости.
     Отец Сергий тщательно выписывает черты лица прежних обитателей этого монастыря, канонизированных Церковью в прошлом году. С мутной черно-белой фотографии на прочную деревянную основу мельчайшими штрихами переносит он облики давно умерших алатырских батюшек. Коротко остриженные и безбородые новомученики на этих снимках практически ничем не отличаются от остального репрессированного люда.
     Иконопись для отца Сергия, светлоглазого и светлобородого, – продолжение службы. Он владеет уже и энкаустикой, и мозаикой, золотой наводкой. Мечтает, что когда-нибудь научится делать басму – икону, разукрашенную золотом, серебром и драгоценными камнями. На территории монастыря строится новое, отдельное иконописное помещение, где будет и ювелирная мастерская.
     Отец Сергий еще не монах, хотя живет в келье один, что позволено только старожилам. Планы: «Хочу жить в монастыре, а там – как бог устроит…» О мирских радостях: «Это тщеславие…» Интересуемся: посещают ли нашего собеседника грешные мечтания? Насчет женского пола? Отвечает после паузы: «Вражьи мысли надо отсекать на уровне прилога». В городе ему неинтересно, хотя выходить туда не запрещено. На вопрос – зачем ему такая жизнь? – долго не отвечает, глядя в окно, на весеннюю распутицу: «Спастись хочется… Душа у нас – христианка…» И с такой жалостью он это сказал, что действительно стало жалко душу. Уже собственную.

«Мы – скитские!»
     Рождественский скит, являющийся на самом деле не отшельническим учреждением, а хозчастью монастыря, находится к востоку от Алатыря, в 11 километрах. Везет нас туда отец Владимир, на том же «жигуленке», с привычной для машины скоростью. Говорит в телефон, не отпуская руля: «Отец Пимен, с трассы сворачиваем, благослови проехать!» Что означает – открывайте ворота. Здесь нас встречает отец Авель. Странный выполняет поклон: короткой перебежкой на четвереньках бросается к ногам отца Владимира, похоже – полушутя. Иронизируя. После чего оба радушно обнимаются. Отец Авель в миру, до пострига, был десантником и тренером хоккейной команды. Отсюда спортивная сноровка и жизнерадостное мироощущение.
     Скитоначальник Пимен оказался нестарым смешливым батюшкой. Говорить о монастырской жизни в подробностях отказывается: «Болеть буду, если расскажу…» Однако в ответ на вопрос: бывают ли конфликты в братской среде? – неохотно признается: «Ну, бывает, братья с фонарями ходят…» А потом гордо демонстрирует скитские достижения. Среди которых розарий и скотный двор с быком по кличке Москвич. Животное отличалось излишним своенравием, вследствие чего лишилось рога в поединке с трактором. После чего заметно присмирело.
     История появления Москвича в монастыре показательна. Мать с сыном откуда-то из-под Подмосковья, прослышав о высокодуховной здешней жизни, решили постричься и подарили было уже обители свое небольшое стадо. А через год передумали. Коров, изрядно откормленных и вылеченных монахами, забрали назад. На подворье остался лишь бычок, родившийся в период хозяйских колебаний. Сейчас это главный производитель.
     Интересуемся: куда деваются пришельцы, так и не решившиеся порвать со светским образом жизни? «Есть и такие, конечно», – отвечает Пимен. Они просто исчезают, по-английски, не прощаясь. «Не все выдерживают духовную брань», – вздыхает скитоначальник. Растворяются, и ничего о них не слышно. Приходят новые. Послушание у каждого свое: один из монахов, к примеру, слеп, так у него ловко получается посуду мыть – лучше, чем у зрячего.
     Братьев в Свято-Троицком монастыре около сотни, половина трудятся на ските. Между ними развилось своего рода незлобливое соперничество, по мелочам. Одаривая нас свежеиспеченным хлебным кирпичиком, замечают как бы походя: «У нас здесь часто пекут… А в монастыре – раз в две недели… Потом едят черствый…»
     Особая гордость скитских – собственная сыроварня. Отец Пимен по-мальчишески горячо хвалится чистотой и аккуратностью не слишком просторного помещения. Посвящает в подробности изготовления продукта. Говорит: объездил всю округу, родственные предприятия, нигде не нашел подходящего рецепта. Изобрел свой, после многих совещаний с народными умельцами. Одаривает и сыром.
     Земли у монастыря уже 330 га, из них 272 – в собственности. А началось все с того, что в 98-м подарили благочинному Иерониму семена. Надо было сеяться – и тут бог послал 50 га землицы. Наши попытки прояснить материальную сторону существования монастырской общины наталкиваются на непонимание: помогают добрые люди… Из намеков следует: это большие люди из Москвы. Мы чувствуем: тема закрыта.

Женский вопрос
     Энергичные женские фигуры в развевающихся черных подрясниках так и снуют по просторной территории мужского монастыря. В трапезной, к примеру, они готовят, накрывают столы, прибирают. Это в основном паломницы, прибывающие к Иерониму со всех городов и весей страны. Среди них – 15-летняя Настя. Сюда приезжает из Москвы уже несколько лет подряд, живет месяцами, безропотно и весело выполняя свое кухонное послушание. Постригаться пока не думает: на следующий год ее ждет поступление в Финансовую академию, по гражданской вполне специальности. Вот она, православная несправедливость: юноши имеют возможность получить высшее образование в духовном училище. Девочкам – путь только в монахини. Мимо вуза.
     Дамы, конечно, на территории монастыря не живут. Размещаются они за его пределами в двух домах: «гостинице» и «богадельне». Первый отведен паломницам. Древнее деревянное здание поскрипывает дверьми и ступеньками, ведущими в спальни второго этажа. В сенях на полке две жестянки с надписями: «грехи» (внутри – порванные священником краткие списки прегрешений, озвученных на исповеди) и «святые на сожжение». Вторая страшноватая по смыслу надпись оказывается вполне безобидной. Речь идет об изображениях, которые нельзя уничтожить обычным путем, без торжественности, по причине их божественной причастности.
     В богадельне живут монахини, работающие в Свято-Троицкой обители. Ситуация скользкая: в городе есть женский монастырь и, казалось бы, туда прямая дорога всем этим женщинам. Однако нет: привязанность к отцу Иерониму, духовному пастырю, держит их поблизости от архимандрита.
     Матушка Анфуса и матушка Кирилла (про мирские имена все принявшие постриг должны забыть) живут здесь в крошечной келье, где помещаются только две кровати, пара разномастных этажерок и полки для книг. Они счастливы: не каждой монахине так повезет с жильем. Вдоль стен – толстые трубы, заменяющие батареи. Ощущение уюта создается выпирающим из стены металлической печью. Которая, впрочем, давно не топится.
     Мы пьем чай с карамельками на кухне, отделенной от остального помещения занавеской. Матушки воздерживаются: началась седмица, первая, самая суровая неделя предпасхального поста. Анфуса рассказывает, что предшествовало постригу. В 25 лет у нее умер отец, горячо любимый, и она вдруг перестала видеть радость в жизни. Начались мучительные поиски – чего, и сама толком не осознавала. Пока однажды не стала напевать, увлекшись буддизмом: «Харе Кришна, Харе Рама…» И вдруг подумала: да что искать на стороне, ведь есть у нас своя, православная вера! С этой минуты сомнения отпали, и начался ее путь в Алатырь, о существовании которого будущая благочинная Анфуса тогда еще и не подозревала. Год назад она постриглась, и теперь руководит общиной из нескольких десятков сестер. Анфусе уже 38. Вся ее одежда, включая подрясник и черные удобные мужские полусапожки, получена со склада. Смеется: «Сама только колготки покупаю!»

По ту сторону монастыря
     Матушки провожают нас по-дружески и даже соглашаются сфотографироваться, от чего поначалу категорически отказывались. Но чем ближе душевно мы становимся, тем отчетливее почему-то чувствуем пропасть, которая отделяет нас, мирских, от монастырских насельников, независимо от пола их и возраста.
Тем более что всякий раз по выходе из монастыря мы так или иначе окунаемся во вполне городской быт и шум небольшого городка уездного масштаба.
     «В 50-х годах наш город был очень красивым, – рассказывает начальник отдела культуры и по делам национальностей алатырской администрации Вероника Исаева. – Повсюду были разбиты клумбы с цветами, к домам, у нас ведь процент частного сектора довольно высок, вели удобные мостки, а сами тротуары были деревянными, ну и улицы, конечно, были чистыми и ухоженными. К 90-м годам от былого порядка мало что осталось – дороги все разбиты, про палисадники перед домами никто и не вспоминал, рушились памятники архитектуры и культуры, разорялись производства, а мы все стали ждать, что кто-то, а не мы сами, должен следить за красотой города, восстанавливать исторические здания, сажать сады». Правда, тут же вспоминает Вероника: в прошлом году обратилась администрация города в республиканский центр за финансированием – краеведческому музею, единственному в городе и в своем роде уникальному, тесно, а для пристройки нужны огромные деньги. А в Чебоксарах в ответ напомнили про 131-й закон, мол, раз это ваша собственная инициатива – стимулировать тягу алатырских школьников к истории края, вы, муниципальная власть, сами на это дело деньги и изыскиваете. «Ну откуда нам такие суммы найти», – безнадежно вздыхает ответственная за культуру городка.
     Мы разговаривали в здании администрации, а с улицы на нас глядел строго бронзовый Ильич. «В 96-м поступила к нам из Чебоксар директива – уничтожить все наследие эпохи социализма, – Вероника вслед за нами тоже повернулась к окну, – и памятник Ленину должен был быть ликвидирован в первую очередь. Только мы у себя в администрации решили: не должны быть Иванами не помнящими родства, и не стали этого делать. У каждого периода истории свои герои, и наши дети, а потом и внуки должны знать о них не понаслышке».

Мифы и легенды Алатыря
     По словам Исаевой, Алатырю, а точнее, его жителям бунтарский дух был свойственен с самого появления города, в 50-х годах XVI века, собираясь походом на Казань, Иван Грозный отправил сюда стрельцов для защиты восточных рубежей государства. Тогда и была на этом месте сооружена крепость, взявшая название от протекавшей реки Алатырь и ставшая прародительницей города Алатырь. Те времена давно уже стали легендой, но местные жители до сих пор убеждены, что от тех далеких предков им достался и высокий рост (за все время нахождения в городе нам и вправду не попадались низкорослые алатырцы), и строптивый нрав.
     С последним столкнуться не довелось, напротив, таксисты, работники общепита, прохожие и даже монахи – к кому бы мы ни обратились, все охотно и улыбчиво пускались в объяснения и чуть ли не за руку доводили до нужного места. К слову, несмотря на повсеместный дух заброшенности и неуютности, такси в Алатыре заслуживает самых высоких слов. Из любого конца города, где бы ты ни находился, в монастыре ли, бане (она, кстати, одна-единственная на город в 45 тысяч человек, остальные, как говорят, ликвидированы за ненадобностью) или просто в магазине, по местному телефону можно вызвать машину, и ровно через пять минут (было проверено неоднократно) тебя уже везут в необходимом направлении. Такса в любой конец города одна – 50 рублей. Примерно такие же смешные цены и в других общественных местах – в кафе, например, или на концерт, если в городе вдруг окажутся заезжие артисты. Специально с гастролями сюда редко кто приезжает: администрация не способна потянуть запрашиваемые столичными звездами шоу-бизнеса гонорары. Но если с концертами приезжают в Чебоксары, то по большой оказии могут и сюда приехать.
     Можно, конечно, долго восхищаться дешевизной местных услуг, да только цены эти – не от хорошей жизни. Три-четыре тысячи рублей здесь считаются очень хорошей зарплатой, продукты почти все привозные и стоят почти так же, как и в столице. Малый бизнес идет с трудом, в единственном на весь город фитнес-клубе размером примерно с трехкомнатную квартиру желающих позаниматься совсем немного, несмотря на совсем небольшие цены: для школьников, например, заплати 40 рублей – и качайся хоть целый день. Хозяин Сергей Седойкин рассказывает, что хотели они с женой тут открыть и коктейль-бар витаминный, и чтоб чаи всякие ароматные желающим можно было в сауне попить, так такой вмененный налог на все это им с женой вчинили, что теперь, если кто захочет, водой и чаем угощают бесплатно, от доброты души. В Алатыре нет ни театров, ни кинотеатров – последним под кафе был куплен старейший «Плам», которому несколько лет назад исполнилось сто лет, в 10 вечера город вымирает напрочь – ни людей, ни машин, ни даже собак не видно.
     Алатырь занимает первое место в Чувашии по числу онкологических заболеваний. Здесь очень высокая смертность, а почему, никто толком не знает. Начальник городского отдела здравоохранения Элла Юкрутова упоминает о двух версиях, одна из которых чернобыльская, другая, как она говорит, «что-то с водой связано». За последние три года новая проблема прибавилась – СПИД, официально стоит на учете уже 12 человек, есть и дети. Но это только из числа местных, а еще в женской тюрьме, которая предваряет въезд в Алатырь, есть спецотделение ВИЧ-инфицированных, их сюда направляют со всей России, а отсидев срок, такие женщины никуда не уезжают, здесь, в близлежащих селах, и оседают. Про это представитель горздрава рассказывает неохотно, заранее открещиваясь, что этот контингент к ним, к городу, не относится.
     Понятно, что молодежь здесь не задерживается, и хотя в Алатыре и есть филиал Чебоксарского университета, после школы предпочитают поступать где-нибудь на стороне, а домой приезжают летом. Когда все в зелени и не бросаются в глаза покосившиеся фасады домишек, когда нет такой грязи, что совершенно стирает представление об асфальте, и когда от сверкающих на солнце золотых макушек церквей становится теплее на душе. Жив еще старинный город и сдаваться не собирается.
     ...Мы возвращались на железнодорожную станцию в городе Шумерля на закате дня. Отец Владимир в очередной раз игнорирует наш неприятный вопрос о том, почему все-таки поезда не доходят до самого Алатыря, ведь железная дорога рядом. Он сворачивает с основной дороги в сторону деревеньки Кувакино. И среди все решительнее наступающих сумерек перед нами неожиданно открылось чудо деревянное – бревенчатая церквушка. Видно было – только-только отстроенная. «В мае освящать будем, – с едва заметной гордостью в голосе говорит отец Владимир и рассказывает о некоем бизнесмене, который захотел вернуть к жизни родное село, но, чтобы все было наверняка, начать решил именно с церкви. И люди поверили, потянулись в эти места.
     ...Становится совсем темно, и в свете фар мчащихся навстречу машин чтение псалтыря, запись которого наш гостеприимный водитель включил вместо музыки, совсем изолирует нас от мира. Нам непонятно, почему в город, рядом с которым проходит железнодорожное полотно, поезда все-таки не ходят. «И слава Богу, Алатырю с этим очень повезло, жить вдали от мирской суеты – это великое благо», – ни секунды не колеблясь, отвечает нам батюшка, на последних подступах к вокзалу переходя на вовсе запредельную для «восьмерки» скорость.

Москва–Алатырь–Москва